Я встаю с постели, и ноги слабо сводит судорога. Скорее, от того, что почти двое суток они были связаны. Сноу. Они принуждают меня работать на него, и угрожают расправой с моей семьей – мамой, отцом, мужем. Последнего ради этого даже взяли в заложники. Я на цыпочках подхожу к окну и, не забывая о том, что охрана приставленная ко мне всего лишь за дверью. Небо над городом насыщенного лилового цвета, цвета баклажана, а улицы словно укрыты темным бархатом теней. Тихо, ничто не шелохнется, но над горизонтом небо уже чуть светлее — скоро рассвет. Тоска сдавливает грудь — я знаю, что у меня нет шансов найти его в этом огромном спящем городе, как и нет шансов самой добраться до границы дистрикта. Откуда-то издалека доносится шум мотора, он похож на приглушенное звериное урчание. Мотор продолжает урчать все громче и громче, и я замечаю огромную черную точку – скутер. Спустя пару мгновений и я различаю лицо человека за рулем. Сантьяго. Как можно быстрее пытаюсь справиться с окном – третий дистрикт дорого заплатил за стекла без «трещинок». Сантьяго что-то кричит, но я не могу различить слов.
Дверь в комнату распахивается, вбегает миротворец, явно настроенный меня расстрелять. Топот на лестнице не прекращается. Их больше. Спустя пару секунд влетает еще один.
— Держи ее! — вопит он, но я бросаю в него вазу.
Эта секунда — все, что мне нужно. До земли два этажа, но я, не раздумывая, бросаюсь в окно. А потом я ударяюсь о землю с такой силой, что ноги подкашиваются, а из легких выбивает весь воздух.
— Саванна, - кричит мой муж, - Ты же знала, что я приду, - черты его лица поменялись вовсе, и он был таким измученным, - Запрыгивай.
Я повинуюсь, и мы несемся по тёмным улицам дистрикта. Вой сирен преследует нас.
— Именем правительства Панема приказываю остановиться и сдаться! — гремит голос из вертолета.
Но Сантьяго несется к восточной стене, там, где не должно быть электричества.
— Когда я скажу тебе «вперед», ты поедешь вперед. Ты должна повести мотоцикл. Хорошо? – со всей трогательностью в голосе, говорит он.
— Ты должна, - и тут я слышу. Они пустили ток, ограда под напряжением.
- А ты? – с тревогой в голосе спрашиваю я.
— Я обещаю, что буду идти за тобой, — его лицо снова становится каменным. — Но ты поклянись, что не будешь оборачиваться. Ты ни разу не обернешься. Клянешься? – часть нашей обычной жизни. Клянусь. Тоже, что я говорила пред вступление в брак. Клянусь.
— Клянусь, - отвечаю я.
И они открывают стрельбу. Сэнт вскрикивает и отпускает одну руку. Я оборачиваюсь и вижу, что он прижимает правую руку к груди.
— Прыгаем. Вместе. Давай!
И отпускаю руль и прыгаю вбок, а мотоцикл продолжает движение к заграждению. Боль пронзает каждую клеточку моего тела, я качусь по гравию, и кажется, мясо отрывается от костей, кожа — от мяса. Я кашляю, сплевываю пыль, пытаюсь дышать. На целую секунду весь мир становится черным.
А в следующую — мотоцикл врезается в ограду. Гремит взрыв, в воздух летят фонтаны искр, и языки огня лижут светлеющее небо. Заграждение визжит и стонет, а потом затихает. Нет никаких сомнений — удар мотоцикла вызвал короткое замыкание.
Не знаю, откуда у меня берутся силы, только я, задыхаясь от поднятой взрывом пыли, ползу на четвереньках к заграждению. Где-то позади кричат полицейские, но мне их слышно как через толстый слой воды. Я перепрыгиваю через ограду, и жду, когда это сделает он. Но ничего не происходит. И тогда я делаю то, что поклялась не делать. И оборачиваюсь. Сантьяго все еще стоит по другую сторону, за мерцающей стеной из дыма и огня. После того как мы спрыгнули с мотоцикла, он не сделал ни шагу, даже не пытался. Футболка мужа вся красная, сначала я думаю, что это игра света, а потом понимаю, что она пропиталась кровью. Кровь окрашивает его грудь в красный цвет, как рассвет окрашивает небо с наступлением нового дня. А потом он открывает рот и беззвучно кричит мне одно последнее слово.
Это слово: «Беги».